1.

Боль.

Все начинается с боли.

Страх.

Все начинается со страха.

Так человек приходит в этот мир, так он...

— Получается?

— Вот илово отродье! Сколько раз просил: не лезь под руку!

— Простите, мастер! Очень уж случай уникальный!

— Брысь, ветрово семя! Чуть рука не дрогнула! А если бы я неправильно закончил вязь? Уникально ему! Подобрал ученичка на свою голову! И так времени мало!

— Мастер...

Голос говорившего изменился: стал благоговейным.

— Она...

Тьма.

Все рождается из тьмы.

Свет.

Все рождается, выходя к свету.

И в конце тоже...

— Принцесса?

Свет резко бьёт по глазам, оттого видно лишь отдельные яркие пятна. Кажется, что сейчас непременно должно быть больно, а по скулам следовало бы катиться слезам, но ни боли, ни слез почему-то нет.

Пятна уменьшаются, вокруг появляется больше красок, предметы медленно принимают привычные очертания.

— Принцесса, во имя всего сущего, вы... — старик поперхнулся, но стоически продолжил: — очнулись!

— Верняк! — подтверждает молодой задорный голос.

Они, эти голоса — знакомы.

Не знакомо место. Маленькая комнатка, узкая кровать, пара сундуков вдоль стены, крючки, на которые под потолком натянуты веревки со всякими разными травами— грибами— ягодами— мясом— какой— то— тряпкой. Стол — большой, деревянный, грубо сколоченный. Такие же лавки.

Жёлтые листы с чернильной и грифельной вязью усыпают пол и столешницу. Книги. Мел. Разноцветные камешки. Три ступки целые, от четвертой остались одни черепки. Окна — просто проемы в стенах, без стекла или слюды, но ветер качает ставни. Ставни скрепят — жалобно, по— стариковски, и кажется, словно...

"— Ничего, ничего, просто в спину стрельнуло. Время никого не щадит, детка, даже королей."

— Принцесса, как вы себя чувствуете?

Лица. Лица... знакомые? Старик — невысокий, сухой, две тонкие косицы белыми змеями легли через грудь, ещё одна, такая же седая, но короткая завершает бороду. Весь он кажется состоящим из морщин, и только синие глаза смотрят в силу насыщенного цвета невероятно молодо.

— Принцесса, — запоздало кланяется молодой человек. Юноша ещё, почти мальчик. Непослушные черные кудри, лукавые серые глаза, вздёрнутый нос, слишком большие оттопыренные уши. Прямо лягушонок какой-то, не зря мастер назвал его иловым отродьем.

Да, эти лица, кажутся ей знакомыми. Она...

Кто — она?

Мысль ошпаривает, словно кипятком. От догадки хочется подскочить на месте, но тело тяжёлое, неповоротливое, каждое движение — словно в толще воды против течения двигаешься.

— Я...

Голос скрипучий, хрипой. Как у заядлого пьяницы. Что было? Попойка? Пир? Когда? С кем? В честь какого события? И что произошло потом? Что вообще произошло?

Мастер и его ученик довольно переглядываются, чуть ли не в объятья друг к другу бросаются.

— Принцесса, как вы себя чувствуете?

— Тело. Словно. Чужое.

Они опять переглядываются — хмуро.

— Ничего, — говорит старик уверенно. — Это нормально при данных обстоятельствах. Не волнуйтесь, это пройдет. Со временем.

Она кивает. Осторожно, тяжело поднимает руку — долго рассматривает широкий рукав, расшитый розами. Поднимает другую. Разглаживает подол красивого, но, к сожалению, измазанного грязью платья. Долго думает. Мысли ворочаются медленно, словно чугунные жернова, такие тяжёлые, такие вязкие, что кажется, в них можно утонуть, так ничего и не поняв.

И тогда она спрашивает:

— Что. Случилось?

Юноша фыркает, начинает беспечно:

— Да вот... — но его говорливость тут же пресекает старик. Одним суровым взглядом. Ученик тушуется, отходит к столу, нервно собирает разбросанные листы стопкой.

— Принцесса, вы ничего не помните?

Некоторое время она размышляет, что подразумевается под "ничего": совсем ничего или "ничего о происшествии"? Так и не придя ни к какому выводу, она всё-таки отвечает:

— Да.

Мастер вздыхает.

— То, что вы услышите, очень неприятно, но вам придется это принять, как свершившийся факт. — Его невероятно синий взгляд давит. Он словно впивается в ее лицо — и не отпускает. Ловит каждое движение, каждый вздох, каждый взмах ресниц. Его глаза — холодные и глубокие, словно он подозревает ее в чем-то ужасном. — На вас было совершено покушение. Вас выкрали и провели с вашим телом противоестественный ритуал, который лишил вас... сущности.

Она не понимала. Особенно этого испытывающего взгляда.

— Вы. Думаете. Я. Это. Подстроила?

Может, она должна была что-то сделать, и они решили, что таким образом она саботировал выполнение своего долга? Или она была невестой важного человека, а те, которые напали, они...

Руки схватились за подол платья.

— Вас лишили магических сил. — Пояснил мастер. — Но страшнее самого факта кражи его последствия. Принцесса, если не вернуть похищенное в определенный срок — случится беда. Очень большая беда.

И так старик это сказал, что она вдруг поняла — грядет что-то ужасное.

Ветер выл, словно зачарованный зверь, зловеще скрипели ставни, юноша нервно собирал в стопки листы бумаги — так быстро, так небрежно, словно каждая секунда была дорога. Мастер просто сидел и смотрел — неподвижная статуя, доносящая истину, неумолимая, словно рок.

"И высохнут реки глубокие,

И пеплом осыпятся травы..."

Так пелось... Где?

— Линая.

Произнося это имя, мастер вздрогнул, отвёл взгляд. Но тут же поборол себя и опять взглянул на нее — в самую душу.

На секунду она испугалась, что он ничего не найдет, ей почему-то казалось, что там, внутри, пусто, но то ли старик не заметил, то ли она напридумала себе невесть чего.

— Линая, время сейчас — величайшая драгоценность. Его нельзя терять. Людей уже собирают. Скоро от твоего отца прибудет отряд. Ты присоединишься к ним сразу, и вы отбудете. От тебя ничего не требуется. Только нащупывать нить, которая ведёт тебя к твоей силе, и показывать направление, если остальные веды/следопыты не справятся. Твой отец очень тебя любит, но повидать не успеет — время играет против нас. А королевские дела не позволяют ему сидеть у твоей постели.

В мозгу наконец щелкнуло. Она — принцесса. Линая. Ее отец — король. Ее силу украли и надо бежать отнимать ее обратно, а то случится нечто непоправимое. Ужасный обряд, видимо, забрал у нее не только силу, но и память — потому что та, которую назвали Линая, ничего не помнила. Абсолютно.

Во дворе заржала лошадь. Мастер и его ученик стали спешно выносить перевязанные синими лентами стопки бумаг, книги, свитки, шкатулки и прочую утварь. Линая какое-то время наблюдала за ними, затем решительно встала с кровати. Точнее, попыталась встать.

Мастер подбежал к ней, осевшей опять на пуховую перину. Но руки не протянул. Стукнуло что-то во дворе, заржала лошадь, пахнуло мертвечиной.

— Как вы?

Как чумная. Как чужая. И больше похожа на самозванку, чем на принцессу.

Линая молча встала. Пошатнулась, но устояла. Прошла до стола. Старик удовлетворился этим ее подвигом и вернулся к книгам. Видимо, решил, что теперь она сама со всем справится.

Тело было чужим. Словно платье, которое не подогнано по фигуре. Его возможности приходилось измерять, приспосабливаться к его заторможенности. Каждое движение требовало осознанного усилия. Будто Линая была не человеком, а големом каким-нибудь.

Она внимательно осмотрела руки. Обычные, женские. Только неподобающе грязные. Кисти тонкие, пожалуй, их вполне можно назвать аристократическими.

Принцесса.

Она.

Вышагивая из угла в угол, делая разные движения, и приноравливаясь таким образом к своему телу, та, которую назвали Линая, пыталась вспомнить из своего прошлого хоть что-то. И не могла. Только ощущение пустоты накатывало иногда волной да изредка мерещился запах мертвечины, но его быстро уносил образовавшийся в доме сквозняк.

Совладав с телом, Линая опять села на кровать. И попыталась упорядочить мысли. Ее не покидало ощущение, что ей что-то не договорили, в чем-то обманули. Недосказанность и напряжённость, словно висели в воздухе — они присутствовали во взглядах, которыми обменивались мастер и ученик, в их дерганных движениях, в их спешке. В нетерпеливом ржании лошади, в простых репликах человека на телеге:

— Да?

…

— А чё?

…

— Не, я боюсь.

…

— Да скоро будут, я по пути вашего мальца встретил.

…

— А помните захоронение на Седьмом холме? Вот! Так что грузитесь, да поедемте. От греха подальше.

…

Погрузились действительно быстро. Но старик цыкнул на провожатого и вернулся в дом. Сел на лавку с другой стороны от стола.

— Принцесса, у вас есть вопросы?

Вдалеке прогремел гром. Ставни хлопнули, закрывая окна. Дом на мгновение погрузился во мрак. Лишь через открытую дверь было видно, как нетерпеливо топчется лошадь, да кусочек телеги, за которую держалась рука ученика. Словно обрезанная цветная миниатюра.

Ставни заскрипели, открываясь.

— Вы со мной не поедете? — спросила Линая.

— Нет. Во мне больше нет надобности.

Что-то было не так.

— Вы отправите больную принцессу в лес без лекаря?

Вышло резко. Даже гневно. Зато горло наконец начало издавать более человеческие звуки.

Старик всплеснул руками.

— Нет, конечно! Но я для походной жизни не гожусь, возраст уже не тот, выше высочество. С вами будет другой лекарь, не волнуйтесь. Она позаботится о вашем теле.

— А я? Гожусь?

Мастер вздохнул. Глаза его почему-то увлажнились.

— Принцесса, вы все сможете. Не бойтесь тягот пути. Бойтесь его итога. Если...

Топот коней, громкий окрик:

— Менад?

Старик встрепенулся. Бодро выскочил за дверь, прикрыл ее за собой.

— Готова?

— Да. Все как должно.

— Хорошо. Вот. Король передал.

— Благодарствую.

В дом он вернулся со свитком. Положил его на кровать рядом с Линаей.

— Вот. Батюшка ваш передал. Для дороги. Прошу, переоденьтесь. Только тут без исподнего.

Он опять вышел.

Линая долго пыталась самостоятельно снять платье, но не смогла и в итоге просто его порвала. Не жалко — оно грязное и подол все равно драный. Исподнее снимать не стала — от неё вроде бы ничем не пахло. Одела поверх узкие штаны, рубаху, затем верхнее платье и плащ с глубоким капюшоном. Сапоги — красивые, женские, но почти без каблука, немного жали, но сейчас это казалось пустяком. Тут же жутко захотелось увидеть себя, и она вдруг поняла, что не помнит собственного лица. Увидела чашу с водой, сполоснула руки, лицо, попыталась рассмотреть свое отражение, но не смогла. Тронула пальцами лоб, нос, глаза, скулы, губы. Ни шрамов, ни болячек, ни родинок. Ну, хоть кожа чистая. Интересно, она красивая?

В дверь постучали.

— Входите.

Людей возле дома стало больше. Но они мало говорили. Не было шуток, оживленной болтовни, возбужденного обсуждения пути, как всегда перед путешествием. Эти сборы больше походили на похоронную процессию.

И когда мастер вошёл, Линая, не церемонясь, спросила:

— Я умру? Если мы не успеем.

Он споткнулся на ровном месте. Но честно ответил:

— Да. Ты умрёшь.

Она ничего не сказала, и старик боязливо приблизился. Взял ее за руку, намазал ее кожу прятно пахнущей мазью, затем также обработал вторую кисть, лицо — Линая не стала сопротивляться, послушно прикрыла глаза. Пальцы старика скользнули по шее — и исчезли, чтобы надеть на ее руки перчатки.

— Старайся не снимать. И капюшон лучше тоже никогда не снимай.

Линая кивнула. Мастер рассыпал по ее карманам связки душистых трав, перемотанные особыми веревками с узлами.

— Это обереги? — спросила она с интересом, чувствуя себя безвольной куклой, которую наряжают в дорогу.

— По сути — да. Старайся их не лишиться. А если что случится — тебя ими снабдят ещё. Готова?

Нет. Она не знает, кто она есть, что за люди ее ждут, как должны обращаться они с ней и она с ними. Она не знает, где она, что случилось и что должно случиться, если они не успеют.

Казалось невероятным, что можно умереть в девятнадцать лет.

Она ничего этого не сказала старому мастеру, только спросила:

— Сколько у меня времени?

Ответ был более чем конкретным.

— Неделя. Все должно случиться до восьмого заката.

Она кивнула. Старик вышел. Что-то сказал невидимому Линае собеседнику. Тот гаркнул:

— По коням!

Линая шагнула к выходу.

Боль прорезала грудь, перед глазами потемнело. Но она все равно улыбнулась. Ничего. Это можно перетерпеть. Это хорошо. Она пока живая — это хорошо. Это...

"Неправильно," — шепнула черная нить, что тянулась от ее груди куда— то за порог. Принцесса сжала зубы. Ну уж нет. У нее есть семь дней. И она собирается воспользоваться этим временем с умом.

Она выпрямилась и вышла к свету.

Их было девять. Все уже в седле. Четверо — в одинаковых серых плащах без каких-либо знаков, на одинаковых жеребцах черной масти. Только все равно было видно, что ранг у них разный. Трое кучковались чуть дальше, четвертый стоял впереди всей группы, не сводя глаз с маленького дома посреди леса. Чуть сбоку — парочка. Молодой человек в коричневом плаще, подбитом мехом, и девушка — во всем зелёном, тоже с меховой оторочкой. У горки колотых дров собрались трое: рыжий юноша на пегой низкой лошадке что-то рассказывал деду в военном облачении, рядом, но смотря в другую сторону, на белой длинногривой лошади восседала молодая женщина в красном берете.

Десятая лошадь стояла рядом с тем, четвертым человеком в сером плаще. Он приблизился к Линае.

— Принцесса, — мужчина поклонился. — Ваш конь.

И посмотрел на нее испытующе. Тут же подбежал мастер Менад, засуетился.

— Прошу, принцесса, в стремя.

Испуганно заржала лошадь. Пахнуло мертвечиной.

— Отойдите! — резко распорядилась Линая, пряча за грубостью страх. Неуемный старик погладил по холке коня, похлопал отечески по плечу принцессу и только тогда отошёл. Не прощаясь и не оборачиваясь, залез на телегу к ученику и грузный мужчина, видимо, хозяин телеги тут же тронулся в путь. Было видно, что ему не терпелось покинуть это место.

У Линаи тоже времени было в обрез. Она кое-как залезла на коня, взяла поводья.

— Туран Черный плащ, — представился "четвертый". — Начальник этой... экспедиции.

— Он у вас серый, — заметила Линая.

— Что? — растерялся Туран.

— Плащ. Ваш. Серый.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Для большего шанса благополучного исхода, прошу не самовольничать в этом предприятии. Вы же понимаете, насколько высоки ставки?

Он посмотрел опять внимательно, словно пытаясь заглянуть не только под капюшон плаща, но и глубже, дальше. Линая резко отозвалась:

— Куда уж выше! Собственная жизнь!

Туран посмотрел вслед исчезнувшей между деревьев телеге.

— От вашего состояния зависит гораздо больше, чем вам кажется. — И громкий окрик: — Строимся!

Один серый плащ выехал вперёд. За ним выстроилась аристократическая парочка в мехах. За ними — дед-воин, затем дама в красном берете и юноша, замыкали шествие двое "серых".

— Держитесь за капитаном, — то ли приказал, то ли посоветовал Туран, кивнув на воина. — Дед Курас — один из лучших воинов вашего отца. И к вам небезразличен.

Не дожидаясь ответа, Черный плащ поскакал во главу отряда. Перекинулся парой слов с серым (девушка услышала, что того зовут Гал) и обернулся к ней. Остальные почему-то отводили от нее взгляд.

"Как будто я проклята," — подумала Линая. Она решила было нарушить указание Турана, но от окружающих людей шла такая волна неприятия, что принцесса тут же передумала и направила коня к старику. Тот поклонился, тронул коня вслед за первыми двумя парами — и получилось, что они идут не рядом, а он впереди, она — за ним. Это неожиданно обидело принцессу. Вдруг накатили чувства: злость, обида, гнев, ярость, боль, одиночество, отверженность, потерянность, несправедливость... Невыносимо яркий клубок самого неприятного. Накатило — и схлынуло, как волна. Кони вышли из леса на хорошую дорогу, и всадники пришпорили их, торопясь обогнать саму смерть.

Семь дней. У нее есть семь дней. И пусть она неприятна этим людям (может, она была очень капризной и злой принцессой?), они все же помогают ей, а это главное.

И пусть надвигается туча и грохочет вдали гром, а зловещие тени деревьев как будто тянут к ним свои скрюченные призрачные ветви, пока есть движение, пока кони мчат вперёд — есть надежда.

"Нет."

2.

Три дня.

Они скакали три дня.

Три дня — это очень много, чтобы понять, кто есть твои спутники. И что ты — никто. Принцесса? Линае хотелось смеяться от этого обращения. С принцессами так себя не ведут.

Ещё в тот, первый привал, она заметила странности. Никто не помог ей спешиться. Туран отослал серых прочесывать окрестности, остальные занялись костром и едой. Ей не нашлось ни места, ни дела. И вроде бы принцессе и положено только ждать, когда все будет готово, но было во всем этом какое-то отчуждение.

Зато, маясь бездельем, она смогла рассмотреть своих спутников получше. И из обрывков фраз узнать о них хоть какую— то информацию. Не говорить же в лоб: "Здрасьте, а вы кто? Я вас не помню! И себя не помню! Может, я и вовсе..."

Да, именно тогда ей в голову вползла змеей эта мысль. Может, она — не она? Не принцесса? Откуда-то пришло знание о переселении душ, о том, что есть люди, ходящие по мирам, порой они попадают в чужое только что умершее тело. Так может и она — попала? И принцессу всё-таки убили, а она заняла ее место? Потому ничего не знает, потому ничего не помнит. Но если они догонят тех, кто украл силу — что будет? Ей передастся чужая память и способности? Или ничего? Или ее вообще казнят как самозванку?

От таких мыслей становилось страшно и холодно. И самой хотелось уйти подальше от окружающих ее людей. Враги они или друзья? Для принцессы — друзья, а для нее?

А если они знают, кто она на самом деле? Потому и отводят глаза, и кланяются неохотно, и разговоров не ведут.

Ее мысли подтвердились. Едва она шагнула к костру, как сидящие рядом отодвинулись. Да так далеко, словно она чумная или прокаженная. И Линая не выдержала. Встала, обмахнулась рукой и со словами:

— Тут жарко, — ушла к огромному стволу дуба. Устроилась у его корней, да там и осталась.

К ней никто не подошёл. Не принесли ни поесть, ни попить, не позвали к столу, не спросили, не нужно ли ей чего.

Пустота. Она поселилась в груди, Ли ее отчётливо ощущала. Это пустота заменила собой сердце. Пустота — ее имя, ее удел, ее истина.

Там, у костра их было девять. Она видела всех. Они были как будто из другого мира, мира, где ей уже не было место.

Пустота в груди росла, но слез не было.

Девять. Девять человек.

Туран Черный плащ. Глава отряда. Черные волосы до плеч с одной серебряной прядью у виска, орлиный нос, синие, как у мастера Менада, глаза. Лицо овальное, бледное, глаза холодные, постоянно подозрительно прищуренные, губы сухие, тонкие. Не красавец, не урод. Говорит мало, только по сути, командует уверенно, словно сам король.

"В нем есть королевская кровь".

С ним — трое "серых", безликими тенями шастаюших по лесу. Тар, Гал и Дас, кажется.

Фания Красная Шапочка. Веда. Женщина в красном плаще и в красном берете. Она, судя по всему, лекарь. И магией тоже, наверно, владеет. Молчалива. Взгляд больших голубых глаз подозрительно осматривает каждый куст. Волосы коротко острижены, до лопаток, золотистые, лицо круглое, приятное, нос явно был когда-то сломан. Она могла бы выглядеть красивой — если бы не нос и не отсутствие одного уха.

Дед Курас. Разговорчивый лысый старик. Отсутствие волос на голове компенсирует пышная короткая борода. Темноглазый, раскосый, но очень меткий. Кожа цвета пергамента. Старик невысок, крепко сложен, кажется расслабленным и даже неуклюжим. Но только кажется.

"У него тяжёлая рука".

Давур. Уже не мальчик, но ещё не мужчина. Копна непослушных волос, которую дед Курас зовёт вороньим гнездом несмотря на рыжесть, вздёрнутый нос, веснушки и — шерсть. Редкая, но все же видно, что это не волосы, а именно шерсть. Тоже рыжая. Мохнатые руки, шея, даже на лице есть местами "пушок". Линая отчего-то знала, что мальчик не отсюда, что он чужой, и все равно с ним шутили, трепали по голове, давали поручения и советы. А она сидела под раскидистым деревом и кусала собственные губы, не в силах справится с поселившимся в груди холодом.

Одна.

На нее бросали взгляды, как будто случайные, любопытствующие, но не задерживающиеся надолго.

Только двое не смотрели в ее сторону никогда.

Девушка была младше Линаи — лет семнадцати. Ее длинные белые волосы казались седыми, но нет, это была "фамильная черта". Линая фыркнула — тоже, черта, у нее самой — такие же! Было б чем гордиться этой девчонке! Глаза голубые, лицо сердечком, нос аккуратный, даже, пожалуй, слишком маленький, губы тонкие, но яркого цвета. Миленькая — да и только! Тем более что невысокая, ещё по-детски округлая, она никак не могла претендовать на всеобщее мужское внимание. Девушку звали Алия Серебряная плеть, и вот к ней относились, как к настоящей принцессе. Ее внешность и возраст играли здесь важную роль? Или что-то другое? Линаю жутко бесило такое положение вещей, а особенно, что вокруг этой Алии увивается Алтар.

Алтар Острый меч. Из рода мечников. Высокий, статный, черноволосый, черноглазый. Пушистые ресницы, высокие скулы, острый подбородок. Ёжик коротких волос, спрятанных под черным беретом с меховой оторочкой. На шее — золотая цепочка с амулетом—каплей изумрудного цвета. Алтар все время проводил с Алией: они рядом ехали по тракту, рядом садились на привале, вместе ели, рядом спали. И это было неправильно. До ужаса неправильно. Как неправильно было, что они не бросили на свою принцессу ни одного взгляда. Алтар, он не принадлежит этой Алии, он...

"Твой?"

Пустоту заполняло чёрное. Мысли стали острее, но среди них не находилось место чему-то светлому или тёплому. Чему— то связанному со словом "надежда". Каждый привал — одно и тоже. Все — вместе, она, Линая — отдельно. Ее словно бы сторонились. С ней почти не говорили, старались не касаться, не приближаться. Только по утрам подходила веда Фания, снимала с ее рук перчатки и обрабатывала руки, лицо, шею какой-то приятной мазью. Она все делала молча, без брезгливости или угодливости, без сочувствия или почтения. Просто обязанность.

— Спасибо, — сказала Линая на второе утро. Женщина кивнула и отошла собирать сумки. Впрочем, она ни с кем особо не разговаривала.

— Спасибо, — сказала Линая на третье утро. Женщина кивнула, хотела отойти, но принцесса схватила ее за руку, спросила:

— Скажи: что будет, если не получится задуманное?

— Мы все умрем, — ответила веда равнодушным голосом, словно ее это нисколько не волновало. Линая отпустила ладонь женщины, и та поспешила к сумкам — собираться в путь.

Передышки были короткими, время сна — тоже. Алия с каждым разом все тяжелее садилась в седло, что одновременно наполняло Линаю и злорадством, и невыразимой горечью, но — среброволосая девчонка упрямо сжимала поводья и кони мчали дальше. Принцесса гадала: зачем эта самоотверженность? И какая функция у этой девочки в данной миссии? И вот ответ.

Они умрут.

Это отец так распорядился? Не сбережете дочь — умрёте сами? Поэтому они ее сторонятся? Ненавидят? Девять жизней за одну — слишком дорогая плата. Совершенно никому не нужная.

"А наоборот?"

Так всё— таки она — принцесса? Раз за нее платят жизнями девяти человек!

Или — нет?

Или — нет, но они этого не знают?

Рассказать? Что она ничего не помнит?

Но голос в голове... Хотя ей казалось, что идёт это откуда-то из груди. Слова. Фразы. Обрывки чего-то, похожего на воспоминания. Может, это ее память просыпается?

Или просыпается настоящая принцесса?

Или это зов силы?

Она не знала. Но говорить никому ничего не стала. Если бы рядом был мастер Менад, измученная мыслями, она, может, пришла бы к нему за советом. Он смотрел на нее, он разговаривал с ней, он помогал. Даже сочувствие было в его глазах в какие-то моменты. Но этим, чужим и холодным людям она не могла, не хотела ничего говорить.

"Чужим?"

И только взгляд все время возвращался к молодому мужчине из рода мечников. И пустота в груди отзывалась воем на каждый жест заботы с его стороны по отношению к Алии.

На третий день их все-таки настигла гроза. И под струями воды Линае вдруг опять почудился запах мертвечины.

— Нужна деревня, — сказала Турану Фания, посматривая в сторону принцессы. Тот понимающе кивнул и позвал Давура. Рыжий паренёк долго носился туда—сюда, что-то то ли вынюхивая, то ли высматривая, потом стал перед отрядом, топнул ногой — и пошел. Остальные цепочкой двинулись следом.

Чудо. Это было похоже на чудо. Мимо летели деревья, кусты, травы с невероятной скоростью. Словно всадники надели на ноги коней семимильные сапоги. Но животные не мчались галопом — медленно шли за мальчишкой по тропе, что бежала от его ног. И все же пейзаж менялся быстро, слишком быстро. Линая понимала, что в этом была какая-то магия, но не знала, какая, и это злило. Как и вопрос: а нельзя было сразу так сразу? Они бы уже догнали воров, укравших ее силу!

Ее сомнения тут же развеяли.

— Потеряем нить, — сообщил дед Курас вернувшейся на свое место Фании.

— У нас есть принцесса, отыщем заново. До сих пор мне удавалось уводить тучи, но этот ливень не в моей власти.

— Силенок не хватило? — беззлобно подначил воин. Веда многозначительно промолчала.

— Нагнали? — уже более серьезно спросил дед.

— Природа тоже полна магии. И в ней гораздо больше силы, чем в людях.

— Сколько с ними ведов?

— По ощущениям — трое.

— А у нас толковый од...

— А у нас, — перебила Фания старика. — у Турана достаточно ума, чтобы предвидеть западню и не лезть в нее.

На том разговор закончился.

Вышли прямо к селению. Деревня была большая, с разбросанными как зря домами, окружённая полями и лугами. Ливень уже лил вовсю, но открыли путникам дверь только в третьем доме с третьего стука. Туран узнал, что в селении есть и корчма, и дом обрядов и отправился в сторону оных.

В корчме было шумно. Местный люд праздновал. Под ногами носились дети, женщины пели что-то лирическое о "я его любила", мужчины пили и мерялись силушкой на локтях. Гомон, смех, задорные выкрики — все смешалось и как будто ударило под дых. Линая остановилась, всматриваясь в незнакомые лица. Веселье казалось осязаемым, оно словно густой кисель висело в воздухе — можно потрогать... но нельзя употребить. Чужое веселье. И чужое единство. Вот дородный мужик с бородой лопатой приобнимает за плечи богатырского сложения парня и что-то ему весело втолковывает. Тот смеётся то ли советам старшего, то ли прибауткам, которыми собеседник разбавляет рассказ. О чем-то шушукаются залезшие под стол дети. Улыбается молодая женщина, уперев руки в бока, грозит мужу многозначительно пальцем, но все равно улыбается.

Они все — вместе, вдруг поняла Линая. Наверно, в корчме что-то праздновали родственники. Да и не корчма это была по сути своей, просто большой двухэтажный дом с кучей пристроек. Видимо, достался предприимчивому человеку в наследство, а тот решил подзаработать. Поселение большое, стоит рядом с наезженным трактом, гости здесь явление, может, не постоянное, но и не редкое. Вот и праздновали в основном "свои". По такому ливню самое то — сидеть в теплом доме с кружкой хмельного в руке. Линая видела: собравшиеся здесь люди веселы и довольны, и в этом довольстве совершенно искренни. Это их единение резало ножом по сердцу, стекало ядом в грудную пустоту.

Отряд был промежуточным звеном: за плечи кроме Алии и Алтара никто друг друга не обнимал, шутки рассказывал только дед Курас, а смеялся над ними только Давур, да иногда Гал. И всё-таки отряд представлял собой единое целое. Она же, Линая, была чужой и для этих селян, и для членов отряда, и казалось, для всего остального мира.

Но тогда откуда она? Кто она? Как сюда попала и как ей отсюда выбраться?

Фания осторожно подхватила ее под локоть.

— Вам лучше побыть в комнате. Не показывайтесь никому.

Ошеломленная, принцесса подчинилась и последовала за ведой на второй этаж. Та была столь решительна и неумолима, что Линае в какой-то момент показалось, что ее сейчас в этой каморке запрут. И едва шаги стихли, она бросилась к двери: к счастью, та открылась свободно. Если бы Линая ещё могла плакать, она, наверно, села бы у двери и по-детски громко разревелась бы от несправедливости этого мира, от чувства брошенности и отчуждённости, но слез не было, только ширилась дыра в груди, и принцесса прикрыла дверь в спальню и направилась к лестнице. Спускаться было глупо, и она села на пол, рассматривая сквозь проемы в грубо сколоченных перилах лестницы веселящихся внизу людей.

Все сильнее лил за закрытыми ставнями дождь.

Все сильнее болело в груди.

Все ярче пахло мертвечиной.

— Я не могу. Не могу больше.

Они стояли как раз под лестницей, в темном углу. Линая не видела их, но слышала каждое слово, чувствовала каждое движение. У Алии на глазах слезы, Алтар обнимает ее — крепко-крепко.

— Я не смогу. Не смогу! Я даже смотреть на нее не могу!

— Не думай сейчас об этом. Не время. Все решится потом.

— Я не смогу. Никогда.

Он отстраняется, берет ее руки в свои, смотрит ей в глаза. Очень долго и очень внимательно.

— Ты сможешь.

Эти слова такие тяжёлые, такие ужасные, что от них Линаю пробирает дрожь. Пустота в груди знает, что это грозит ей чем-то ужасным, но чем?

И тут голова взрывается болью.

" — Отдай! Отдай!

Алия подпрыгивает, пытаясь вырвать из рук Линаи испещренный помарками лист, но та не отдает.

— Стихи? — удивлённо выдыхает она. И почти благодушно возвращает лист, но глаза цепляются за строчку 

"Алтар — ты мой алтарь,

К тебе..."

— Алтар? — выдыхает она пораженно. Алия вырывает лист, рвет на мелкие кусочки. Красная от смущения и злости.

— Алтар? Алтар, который...

Алия выбрасывает бумагу в огонь, разворачивается и гордо приподняв подбородок, признается:

— Который твой жених."

— Тебе плохо?

Боль прошла также резко, как пришла. Линая попробовала вдохнуть — но не поняла, получилось ли у нее это.

— На. Вкусно. Мама пекла.

Рядом с ней сидела маленькая рыженькая девочка и протягивала ей кусок лепешки.

И Линая взяла.

"Ну не отравят же нас в этой деревне," — подумала она и откусила. Рот, как будто забывший вкус пищи, неумело ее пережевывал. Она попыталась вспомнить, когда последний раз ела — и не смогла. Враз забылось все, кроме привидевшийся только что сцены.

— А вы от кого— то бежите? — спросила любопытная девочка.

— Нет, за кем-то, — ответила Линая, уже понимая, что все не так просто.

Если они с Алией были знакомы раньше, почему та никак не показала это? Даже ни разу не посмотрела в ее сторону? Потому что влюблена в... чужого жениха? Но если то, что видела сейчас Линая — правда, если Алтар — жених принцессы, тогда понятно, почему Алия не разговаривает с ней, но не ясно, почему ее игнорирует Алтар. Если он жених принцессы, то и обнимать, успокаивать он должен принцессу!!!

Интересно, а принцесса любила этого предателя?

"Да."

Внутри стало тяжело, тошно.

Любила... "Я" любила? Или "она" любила? Как же ей это выяснить? И голос — это что? Дух принцессы? Память? Душевное расстройство?

"Или дыра в твоей груди."

— А у нас недавно нечисть жгли.

Девочка смотрела на Линаю яркими голубыми глазами. Смотрела — и хмурилась. Кусок стал принцессе поперек горла.

— Ты страшная, — вынес вердикт ребенок.

И вот тут Линая поняла, что задыхается. Перед глазами потемнело, тело скрутил спазм, внутри нарастала режущая боль. Девушка оперлась на руки, содрогнулась — и ее вырвало. Пахло отвратительно, ко всему прочему опять примешался запах мертвечины, и Линаю опять вывернуло.

— Ты очень страшная, — донёсся откуда-то голос то ли ребенка, то ли чудовища. Боль завладела всем телом, отозвалась эхом в грудной пустоте. Пришла мысль: "Фания была права. Не надо выходить. Отравили всё-таки," — а дальше сознание погрузилось во тьму.

3.

Сон.

Ей впервые приснился сон с тех пор, когда она осознала себя после.

И это был кошмар.

Сначала были солнце и зелень, потом — холод. Это алтарный камень обрядового места холодил спину. Она лежала на нем голая, неподвижная, а над ней стоял высокий пожилой мужчина без бороды и снимал плащ. Она не могла рассмотреть лица — только знала, что оно суровое, а волосы у него седые. Откинув в сторону плащ и по-крестьянски закатав рукава, мужчина взял нож и принялся вскрывать ей грудную клетку. Деловито, просто. Линае не было больно, словно она смотрела на это со стороны, и когда ужас от происходящего притупился, она разобрала тихие слова.

— Я просил его. Просил привести подмогу на Горный рубеж. А он посмеялся. Послал Сатора. Сколько нашей крови ещё должно пролиться? Я лишился двух сыновей, дочери, брата. Защищая чужую землю собственной кровью. Нет, теперь черед платить. Кровь за кровь. Его дитя — за моих.

Мужчина перестал в ней копаться, выпрямился.

В руках он держал громко стучащее сердце. Сердце Линаи.

"Ты идёшь на смерть."

— Времени осталось мало. Так мы их никогда не нагоним. Пойдем тропой Давура.

— Он не может настроиться на нить.

— Сможет.

— Тогда надо хотя бы использовать связь принцессы. Иначе точно ничего не получиться.

— Надо.

Едва Линая услышала голоса, узнала: это Фания и Туран. Некоторое время она лежала с закрытыми глазами, осознавая себя в окружающем пространстве. Под спиной — земля. Камни, корешки. Это хорошо, значит, враждебную деревню они покинули. Воздух пахнет хвоей — они в лесу. Невдалеке — треск костра. Наверно, все остальные — там. Только веда и командир над бессознательным телом советуются, что делать дальше.

Оба замолчали. Линая почувствовала, как ее щеки коснулись чьи-то пальцы — и тут же отпрянули. От неожиданности она распахнула глаза.

И вскрикнула.

Рядом с ней сидел Алтар.

— Ты?

В ее голосе было столько самых разных эмоций, что мечник вздрогнул. Посмотрел куда— то в сторону.

— Предатель! — прошипела она, но вышло не так злобно, как хотелось. Примешались горечь, обида, желание человеческого тепла и даже нежность. Он казался невыносимо родным, этот молодой мужчина с затравленным взглядом.

Вдруг вспомнилось, что они целовались. Совершенно точно целовались. Прячась за колючим кустом шиповника от вечных надзирателей королевского двора. Его рука лежала на ее талии, она вцепилась пальцами в его плащ и жутко боялась, что ему не понравится...

Мечник как будто тоже что-то вспомнил — ещё сильнее помрачнел. Встал, бросил загадочное:

— Так надо. Прости.

И ушел к костру. Где, как всегда, сел рядом с Алией.

К Линае подошла Фания.

— Выпей.

Под нос сунули кружку с солоноватым напитком.

— Что это?

— Это — можно, — пояснила веда. — Пей. Отвар поможет наладить связь с твоей силой. Пойдем короткими дорогами Давура, иначе ничего не выйдет, времени не хватает. Ты должна показать путь. Но сама не сможешь, этому поспособствует зелье. Пей.

Линая ещё была слишком ошеломлена воспоминаниями, и когда металлическая кружка стукнула по зубам, послушно глотнула. Лекарство оказалось мерзким пойлом. Какой-то непонятный сок с травами. И привкус металла, как будто она от этой кружки куски откусывала, пока пила. Когда она хотела отстраниться, Фания положила руку ей на голову — пришлось пить противное зелье до дна.

— Вот и молодец, — равнодушно похвалила ее веда и отошла к костру. — Давур, вымой!

Мальчишка умчался к ручью.

Линая решила, что тоже потом сходит к воде. Надо бы умыться. Когда она последний раз мылась? Умывалась? Не зря девочка назвала ее "страшной". Поход даже принцесс не красит.

Так может в этом дело? Аластор не любит ее, потому что она страшная? Или она всегда такой была? Но теперь, когда у нее нет силы — она ему не нужна?

О, ветра и воды! Они же все умрут, если не выполнят порученное! И Алия? И Алтар???

Нет. Нет, так не может быть! Не должно!

Но за такое вполне можно ненавидеть, даже если любил.

И всё-таки: любил ли?

Линая коснулась щеки. Та была абсолютно холодной, не сохранив тепло чужих пальцев. И принцесса вдруг поняла, что ничего у них не будет.

И вообще ничего не будет.

Откуда пришло это знание?

Из сна?

А что, если это не просто кошмар? Что, если это... будущее! И они сами идут в западню? И когда придут — ее положат на холодный алтарный камень и вырежут из груди ее сердце? Может, не они ищут украденную силу, а она приманивает их?

— Девонька, много думаешь.

Дед Курас сел рядом.

— Это мне не свойственно? — спросила Линая, поглядывая на неожиданного собеседника исподлобья.

— Совершенно несвойственно, — согласился тот. — Сердце у тебя всегда горячее было, впереди ума лезло. А тут... — он вздохнул. — Ты не обижайся на них. Повернулось все с ног на голову. Никогда не понять, что делать, если солнце теперь встаёт на западе...

— Что-то не замечала таких глобальных изменений.

— Ты не заметишь. Ты стала другой.

В голосе сквозила настоящая горечь. И Линая решилась, спросила:

— Кто такой Сатор?

Курас крякнул, огладил подбородок.

— Один из мечников. А что?

— Он хороший человек?

— Как и все: кому как. С одними дружен, с другими в ссоре.

— А с кем в ссоре?

— Тебе в алфавитном порядке или в хронологическом?

— А с кем дружит?

— Так в алфавитном или хронологическом?

Линая напрягла память.

— Что было недавно на Горном рубеже?

Курас кивнул в сторону костра.

— Это тебе лучше у Алтара спросить. Он с отцом как раз по тем местам ездил.

Идея принцессе не понравилась.

— Лучше вы расскажите!

— Да что там рассказывать. На всех горных рубежах всегда одно и тоже: соседи нападают на крепости, грабят села. Наместники отражают нападения. Иногда получается, иногда нет. Иногда их больше, иногда нас, иногда получается предупредить нападение, иногда подкрепление не поспевает. Вот при дедушке вашем как раз Горных рубежей и стало больше...

Библиотека. Книжная пыль, разбросанные на столе карты, цветные чернила на специальной полке, дорогие сабли на стене. Уютное убежище для детей и место серьезных встреч для взрослых.

Король только недавно получил корону и, как выражается дядя Торас, его все "пробуют на зуб". Посетитель — тоже. Он не молод, крепко сложен, суров на вид и верит в то, что говорит.

— Нам нужно больше людей! — требует он. — Рубеж не продержится!

— Я понимаю, но время сейчас беспокойное. Нас кусают со всех сторон. Я постараюсь перебрасывать вам части с тех границ, где выдаётся затишье. Но вы должны понимать, это временная помощь.

— Ваше величество, вы тоже должны понимать, рубеж не справляется!

Разговор переходит на повышенные тона.

— Но вы как— то справлялись раньше!

— Раньше мы были правителями, а не наместниками. Мы могли договариваться с харцами самостоятельно. С вами же у них другие отношения. А в итоге мои люди, мой сын, — голос мужчины на секунду дрогнул, — умерли за ваши интересы.

— Теперь нет ваших и наших интересов, — строго говорит отец. — Уже пятое десятилетие как. Не забывайте об этом. Сила страны в единстве.

Посетитель криво усмехается, многозначительно молчит. 

— У меня нет людей, Дорин, — устало, но твердо говорит король. — Правда нет. Я буду выделять по вашему требованию отряды с других направлений по мере сил. Сейчас я не могу дать бо́льшего.

Пыль лезет в нос, очень хочется чихнуть, но нельзя — у взрослых очень важный королевский разговор, детям нельзя при таком присутствовать, даже если они просто прятались в библиотеке от назойливых нянек.

Курас что-то говорил, а Линая удивлённо моргала и все облизывала губы — казалось, на них до сих пор чувствовалась книжная пыль.

Нет. Нет, конечно, она принцесса. Память проснется. Может, когда она вернет силу, тогда все и вспомнится сразу. Но надо торопиться.

— ...Вот так и поделены горы.

Мечник посмотрел на Линаю, словно спрашивая: "А тебе это зачем?" Принцесса не собиралась отвечать. Не дождавшись от нее никакой реакции, старик вздохнул, встал, кряхтя.

— Курас, — окликнула его Линая. Он обернулся.

— Да?

— Я — настоящая принцесса?

Мужчина некоторое время молчал в изумлении, затем ответил:

— Конечно, ваше высочество. Вашу матушку никто не посмел бы уличить в чем-либо непристойном.

И смущённый ее вопросом, он поспешил к костру.

Такой ответ более всего был похож на правду. Линая решила успокоиться на этот счёт. И когда к ней подошла Фания, постаралась развить успех.

— Моя сила... Она большая?

Женщина удивлено вскинула брови.

— Вы не помните?

Линая мысленно выругалась. Дура! Но теперь уже было поздно отнекивался, и она призналась:

— Да.

— Вы пошли в матушку. У вас очень сильная магия. Это редкость.

— А я могу видеть будущее?

— Мне неизвестно. Но у королевы много талантов, к которым приписывают и подобные озарения.

Фания надела ей на руки перчатки и отошла.

— Собираемся! — объявил Туран.

Костер потушили, вещи собрали. Линае собирать было особо нечего, и она как обычно села в седло первая. Лошадь тревожно переступала с ноги на ногу — с каждым днём нрав животного все ухудшался. Вернулись "серые", быстро заняли свои места. Туран с Давуром направились в начало колонны. Лошади Гала и Алии одновременно шагнули вперёд, Гал тут же посторонился и склонил голову:

— Прошу, принцесса.

Алия благодушно кивнула и проехала вперёд.

Линае показалось, что она ослушалась. Она повернула голову к Фании, но дед Курас поравнялся с ней и проворчал:

— Что застыла? Вперёд, пока тропа не пропала!

Линая послала лошадь вперёд. Но голова ее помимо воли оборачивалась к той, которую звали Алия Серебряная плеть. Среброволосая дева, укравшая ее (?) жениха и... ее титул?

Магия Давура больше не казалась чудом. Окружающий мир стал цветным пятном, не более. В груди засела черная тревога. Словно сердце знало, что скоро ей вскроют грудную клетку и вынут его, и положат в серебряный ларец, чтобы...

Куда и зачем они идут?

"Навстречу смерти".

Отряд остановился.

— Принцесса Линая!

Туран протянул ей руку.

— Нужна ваша помощь.

Часть отряда уже спешилась — размять ноги. Серые отправились осматривать окрестности. Линая посмотрела на Алтара, на Алию, на Турана — и пришпорила лошадь.

Это довольно глупая затея — скакать по лесу. Тем более на лошади, которая вас слушается с каждым разом всё меньше, словно заколдованная. Тем более, если в нос ударяет запах мертвечины и, повинуясь совершенно непонятной логике, мозг решил вилять, выбирая сторону, противоположную той, откуда пахнет столь неприятно.

"А что, если это моя магия?"

Но магия — не мертвое животное, не может испортиться и провонять. Или может?

Лошадь продержалась недолго. Вполне закономерно споткнулась, и всадница полетела на землю, считая ребрами кочки и корни. Ее довольно быстро подняли, кинули поперек седла и повезли обратно.

— Ты поосторожнее. А то везешь ее, как хар наложницу, — недовольно буркнул дед Курас, ехавший рядом.

— Ничего с ней не сделается, — зло отозвался Туран. — Давайте по тропе налево, там деревня, можно запасы сделать.

Но всё-таки он посадил Линаю перед собой и, поморщившись, обнял.

"Принцессе" до ужаса хотелось расплакаться, но никак не получалось. От этого внутри становилось ещё больнее, ещё чернее.

— Зачем я вам?

Голос был хриплым, словно она уже всласть проревелась. Она не рассчитывала на ответ, просто не знала, что теперь делать.

— Принцесса, вы очень важны. Очень.

Она усмехнулась.

— А я принцесса?

Туран нахмурился.

— Конечно. Ваше высочество...

— Разве принцесс сторонятся, словно прокаженных? Разве принцесс перекидывают через коня, словно харскую наложницу?

Ее голос сорвался. Туран в ответ заговорил медленно, подбирая слова.

— Ваше высочество, это для общего блага. Простите, времени нежничать нет. Но скоро все закончится.

Эти слова означали что-то ужасное. Она знала это точно. Но для кого? Для них? Для нее? Для всех?

— Если я принцесса, то кто Алия?

— В смысле?

— Не врите! Я слышала, ее назвали принцессой!

И Алтар тоже, но это у она раньше не придавала значения, считая, что так он льстит предмету своей страсти.

— Вы этого не помните? — не смог скрыть удивления мужчина. — Менад говорил, что вы не вспомните только последний день. Но видно, что-то напутал со своей вязью.

— А что я должна о ней помнить? Что она — настоящая принцесса, а я подложная?

— Линая, вы обе настоящие принцессы. Вы сестры.

Вот как... Да, точно... И волосы — фамильная черта, у обеих серебряные, словно они поседели раньше времени. И жених... Алтар сделал предложение старшей, но младшая была тайно в него влюблена. Вот и разгадка, почему они оба с ней не разговаривают. Предатели!

Но в груди ворочалось некое старое знание, укоренившаяся там теплота к младшей. Два года — небольшая разница, но они выросли совсем не похожими друг на друга. Не такими дружными, как хотела мать, но и не чужими. Не было ненависти, нечего было делить.

До времени.

Линая закусила губу. Туран молчал. Отряд приближался к деревне.

Вот только навстречу им вышел не староста с ковшом молока, а вооруженный отряд крестьян. Серые, Курас и Алтар выдвинулись вперёд. Фания и Алия, наоборот, двинулись назад, за спины защитников.

— Мы не со злом пришли, — объявил громким басом Курас. — И не проблемы, а еду ищем.

— И мы не со злом встречаем, — ответил один из крестьян. — Вот только нечисть не привыкли привечать. Отдайте того, кто без души, и идите с миром.

— Кто же вам сказал, что у нас такие есть?

— А у нас своя веда, слава ветрам, имеется. Так что знаем.

Давур отошёл, стал рядом с конем Турана, держась за стремя. Алия и Фания тоже приблизились к главе отряда.

Линаю посетила страшная догадка.

— Вы что, собираетесь их бросить и уйти?

— Да, — подтвердил ее опасения Туран. И зачем-то пояснил: — То, что мы делаем, гораздо важнее. Вернуть то, что у тебя украли — важнее. Да и не перебьют всех, крестьян много, но они не умеют воевать. Цена схватки — несколько ранений, приблизительно один мертвый. И тот только за счет чужих подстрекателей, они явно профессиональные бойцы.

Его циничность поразила Линаю до глубины души. Той самой, которой у нее нет, как утверждали некоторые.

Но крестьяне тоже оказались парнями сообразительными и стали обходить пятерых защитников с флангов. Появились факелы.

— Девку! Девку жги!

Стало совершенно ясно, что договариваться никто не собирается.

Пятеро дружно обнажили клинки. Крестьяне бросились в россыпную, но не абы куда, а чтобы зайти за спины защитникам.

— Пятеро и вед! — крикнул один из "серых", и Линая почему-то сразу поняла, что пятеро — это те, кто организовал "встречу". Стали бы крестьяне нападать на хорошо вооруженный отряд? Нет, здесь кто-то очень потрудился, чтобы все вышло так, как вышло. Даже своих людей оставил — проконтролировать толпу.

Члены отряда жалеть никого не стали. Вот полетела в сторону крестьянская голова, вот меч прочертил грудь и на землю закапало алым, а затем осело и все тело, вот клинок встретился с клинком — и закипел настоящий бой.

Давур топнул ногой, открывая тропу. За ним шагнула Фания, затем Туран, а Алия решила иначе: она помчалась в обратную сторону. Метнулась серебряная плеть — и содрала кожу с лица рыжего крестьянина, пытающегося подобраться к Алтару. Плеть взметнулась снова...

Тропа закрылась, отрезая четверых спасшихся от остальных, картинка сменилась на новый пейзаж, обычный лесной.

— Мы далеко? — спросил Туран Давура.

— Не очень.

— Алия! — запоздало крикнула Линая.

— Дура, — зло ответил Туран. — Дура, которая все загубит. Не надо было ее брать.

Он спешился, снял с коня Линаю, обернулся к Фании.

— Делайте. Пусть строит тропу. Отсюда.

Фания ничего не сказала. Подвела мохнатого к Линае, сбросила на землю сумку, стала в ней копаться. Достала кисточку, краски, нарисовала на запястьях девушки чудные знаки, такой же изобразила на груди прямо на ткани платья. А потом ткнула остриём короткой толстой иглы прямо в вену.

Линая вскрикнула. Скорее от неожиданности, чем от боли.

— Вы меня спасти или убить хотите?

Все промолчали. Туран отвернулся, Фания сжала губы в тонкую полоску, Давур нахмурился. Принцесса подумала, а почему бы и не второе? Учитывая, как с ней обращаются!

Вот только позади осталось шестеро, которые решили, что ее жизнь важнее их. Ладно, пятеро, Алия осталась явно не ради сестры.

Тяжёлые, вязкие капли темной крови упали на траву. Давур тут же припал на одно колено, пробежал пальцами по земле, словно по плечу возлюбленной. Точно перебирая невидимые струны, коснулся воздуха. Выше. Выше. В стороны туда—сюда. Резкий вдох. Нос дернулся, словно это не мальчишка, а собака. Вот. Потянул, завязал невидимое в узел, положил под ноги.

Сверху снова капнула кровь. Густая-густая.

Линае своей крови было жалко.

— Хватит?

— Хватит.

Принцесса зажала рану пальцем.

— Давур, готово?

— Да. Но закат...

— Болотный пятый день! — выругался Туран. — Веди, сколько пройдем. Потом вернёшься за остальными.

Паренёк топнул. Громко. Из-под ноги во все сторон взвилась пыль. Линае казалось, она различает на ней крохи своей крови.

"Своей?"

— Идём, — приказал Туран.

И они пошли.

У них осталось двое суток.

4.

Двое суток, как оказалось — это очень много и очень мало одновременно.

Линая успела попрощаться с половиной отряда — и встретиться с ними снова. Давур всё-таки довел их до места назначения, мотаясь без сна и передышки между первой половиной группы и второй. Воссоединение вышло скупым: вернулись все, кроме Гала. Курас прихрамывал, Алия постоянно старалась спрятать левую руку под плащ, Алтар периодически почесывал ребра. Линая никого ни о чем не спрашивала. Хотела узнать очень много, но не могла себя заставить подойти к кому-нибудь и заговорить. Потому что девять за одного — это очень дорого.

"А одного за всех?"

И, без вопросов и ответов, казалось, что Гал просто ранен и остался где-то отлеживаться, а не умер. Она же не знала точно. Она вообще ничего не знала и почти ничего не помнила.

Время неумолимо двигалось вперёд. Также неумолимо шел вперёд пошатывающийся Давур, иногда стирая из-под носа капли крови. Туран молчал, а значит все остальные тоже двигались к цели, по правде, иногда засыпая в сёдлах.

А потом парнишка—проводник упал лицом в землю прямо посреди золотистого поля.

— Устал? — спросил Туран.

— Пришли, — сказал паренёк, стирая текущую из ушей кровь. — Ларец в городе.

Туран посмотрел на заходящее солнце и позволил устроить привал, чтобы войти в город рано утром.

А ночью Линае приснился сон о том, как в серебряный ларец клали ее сердце — ещё бьющееся в чужих руках. Ночь была холодной, холодным был алтарный камень и ледяными — глаза мужчины, убившем ее. Он не улыбнулся довольно и не рассмеялся злодейски, когда довершил задуманное. Просто собрал свои вещи, накинул на ее тело какое— то покрывало — и ушел, оставляя ее во тьме и холоде. А там, в серебряном ларце, который убийца уносил все дальше и дальше, билось ее сердце.

Утро не развеяло ощущение приближающейся беды, а усугубило его. Постоянно мерещившийся принцессе запах мертвечины отказался развеиваться. Все время казалось, что рядом встанет полусгнивший труп Гала и спросит, ради чего. Линая не знала ответа. А внутри нечто, заполнившее грудь, смеялось над ее наивностью.

И принцесса решилась. Подошла к Турану, рассказала про сон. Тот посмотрел на нее очень тяжёлым взглядом.

— Этого не случится, — заявил он так уверенно, что тут же захотелось отвесить ему оплеуху. За глупость.

— У вас никогда, ваше высочество, не было дара предвидения, — пояснил он, но Линая ему не поверила. Ей хотелось кричать, что все они дураки, что вот, смерть рядом, ею пропах каждый из их отряда, от каждого несёт мертвецом, что там, впереди — засада, и они не спасут ее, а убьют, и все будет напрасно, потому что их тоже убьют, и все это того не стоит, и... Ей так много хотелось им высказать, выкричать, выплакать — а слез опять не было, и сил не было, и смысла — тоже. Она не была их принцессой, она была заданием, практически пленницей, без силы, без памяти ей нечего было им противопоставить — и на седьмой день они вошли в город, где их ждала смерть.

Она была в этом уверена.

Она знала, что там — смерть. А они как будто не чувствовали, что идут рядом с черной гостьей.

Линаю прятали. За собственными спинами. Кутали в плащ, надвигали ей на голову пониже капюшон, ставили в самый центр группы, чтобы никто не подошёл. На них смотрели иногда равнодушно, иногда с интересом, но чаще — с подозрением. Давур вывел отряд к маленькой захудалой таверне у пустыря, ткнул пальцем на закопченную вывеску — и потерял сознание.

Восемь. Их осталось восемь.

Линая почувствовала, как бешено забилось в груди. Да, это ее нить привела сюда Давура, сомнений быть не могло. Ее часть, то, что из нее вынули, находилось в руках человека, что сидел на втором этаже с серебряным ларцом в руке...

Она охнула, осела наземь. Фантазия? Знание? Скорее второе. Пришли на убой! Но как им доказать?

— Рядом есть обрядовый дом?

Никто не обратил внимание на ее вопрос, мужчины отошли совещаться. Алия молчала, и только Фания ткнула на пустырь.

— Судя по отзвукам силы, там, но полуразрушенный.

Значит, алтарный камень рядом. Все сходится.

Тошнотворный запах мертвечины забивал ноздри. Запах ее смерти.

"Да".

— Фания, — Линая вскочила, схватила женщину за руку. Та поморщилась.

— Мы не можем идти вперёд! Не можем! Я видела: они вырежут мне сердце!

Фания криво улыбнулась. У Линаи промелькнула мысль: а что, если мертвечиной пахнет от веды? Что, если человеком без души называли ее? Уж больно она сухая, равнодушная, словно и вправду мертвая.

— Не вырежут, — сообщила женщина Линае. — Не волнуйся, принцесса, никто тебе ничего не вырежет.

— Фания...

— Мы пойдем, — отрезала веда. Голос ее приобрел металлическое звучание. — Пойдем. Ты не понимаешь, принцесса. Если не сделать — умрёшь не только ты. И не только мы. Умрет гораздо больше людей. А так — лишь несколько. Наместник Зелёных гор раскидал своих людей по сёлам — встречать погоню. На одно из таких мы наткнулись. Он не мог, конечно, точно знать, где мы пройдем, значит, пришлось делить силы. Нет, Дорин не ждёт нападения сегодня, хоть и понимает, что день решающий. Он не знает, что у нас есть открыватель дорог, это наше преимущество. Он будет настороже, он всегда настороже, но сейчас оставленные по деревням люди ещё не вернулись к нему. Таким слабым мы никогда больше его не застанет. И огонь... — она запнулась. — Мы должны это сделать сегодня. До заката. Иначе все пропало.

Веда вырвала свою руку из цепких пальцев Линаи и отошла прочь, давая понять, что больше она разговаривать об этом не намерена.

Линая злилась. Почему все эти умные, знающие люди не понимают очевидного? Сила. Что ей та сила, если ее все равно убьют? Всех убьют. Но...

Есть противоречие. Да, есть. Линая даже пальцами пошевелила, будто перебирая струны. Надо найти правильную мысль, ухватить за хвост, раскрутить — и истина явится сама. Вот только найти б — была же! Скользнула мельком!

— ... Фания, остаёшься. Курас — отвечаешь головой.

— Чем угодно. Любой частью тела!

— Шутки неуместны.

Они уходили к старой корчме. Пятеро: Алия, Алтар, Туран и его двое серых плащей. А она оставалась ждать смерти. Если бы пойти с ними!

"Так иди".

Линая шагнула было следом, но ее поймали за плащ, дёрнули назад.

— Не надо, детонька, — сказал Курас, отводя взгляд. — Не ходи.

Зачем прятать глаза? Он — знает? Что? Что у него спросить, если она сама абсолютно ничего не понимает?

"Иди за сердцем".

За... Алтаром что ли? Который предал? За сестрой, которая ни разу к ней не обернулась? Счастлива, небось, что от старшая ей теперь не соперница! За...

Память — цветными осколками врезается в... тело? Душу?

В камин летят листы. Много. Угольные наброски одного и того же лица, кривые перечеркнутые строчки смешных поэтических проб. Алия пытается не плакать. Щеки ее горят, шея, уши — все красное то ли от смущения, то ли от злости. Кажется, что Линая отхлестала ее по лицу, но нет, она даже приблизится к сестре не смогла — та неуловимо мечется по комнате, собирая листы и бросая их в камин: целые и порванные, исписанные и чистые — не разбирая.

Линая молчит.

Алия кусает губы. Потом не выдерживает, всхлипывает, отворачивается.

— Я ему ничего... никогда... честно! Это просто... придурь, как сказал бы дед Курас. Это просто... Так. Они никогда не покидали стен спальни! Я бы никогда! Никогда! Я знаю, ты красивая, он тебя любит, я бы не посмела!

Ее плечи вздрагивают. И Линая походит, обнимает ее со спины, целует в макушку.

Алия начинает реветь в голос...

Внутри натянулась струна, картинка резко поменялась. Из цветных осколков складывалось настоящее — обрывки сцен, подсмотренные ветром. Ветер принес их ей, поделился, потому что… она теперь… тоже… часть… земли?

Ржание.

Конь волнуется, стучит копытом. Люди застыли неподвижными изваяниями среди животных. Вскоре появляется человек. Мужчина. Подходит к конюшне...

Магическая плеть обвивается вокруг шеи. Хрип. Смерть.

Минус один.

Ржание.

Двое. Туран насторожен: он рассчитывал на одного, теперь меньше шансов пройти незаметно. Враги двигаются осторожно, окликают товарища, тот не отзывается. Тогда они достают мечи.

Плеть. Бросок кинжала. Оба — отбиты. Один кричит, поднимая тревогу — и получает нож прямо в грудь. Он захлёбывается кровью, та течет по подбородку, капает на сапоги. Второй отходит к двери, к нему шагают двое "серых". Звенит сталь. Тяжёлые выпады, быстрые росчерки клинка — и тело падает на землю, обагряя ее алым.

Другая картинка: комната. Мужчина.

Он уходит. Едва заслышав крики, хватает ларец, спускается по лестнице, бросается к третьему выходу. Но там уже поджидает Туран. За спиной Турана появляются ещё два врага. Он кружится: в одной руке — меч, в другой — магическая плеть, в которой косой сплетены черные и серебряные линии. Три противника — много, но они мешают друг другу, а он старается держать за спиной стену. Места мало, в конце концов тот, кто вырежет Линае сердце — Дорин, так? — отходит назад. Оглядывается, понимает, что идти за конем — глупая затея. Там тоже битва.

Двор, конюшня. Четверо врагов пытаются задержать "серых" и Алию. А Аластор? Аластор!!!

Он в доме. Вбегает на второй этаж, сталкивается со слугой, бьёт того по голове. Оставляет бесчувственное тело прямо посреди коридора, идёт дальше.

Шорохи.

Маленькая комната. Двое. Один — седой дед, он спешно сжигает в камине какие— то бумаги. Второй стоит у окна, целится из арбалета в Турана. У него уже пробито плечо, но и противник у него теперь один, да и тот раненый. Второй разрубленным кулем лежит в двух шагах от дерущихся.

Алтар с криком бросается к арбалетчику. Тот не оборачивается. Боковая дверь открывается и на Алтара нападают двое. Их мечи в крови.

Дорин во дворе отбивается от "серых". С ним — ещё трое. Серые — профессионалы уличных боёв. В одной руке — короткий тонкий меч, в другой — кинжал. Враги — опытные военные бойцы. Но среди захламленного двора их длинные мечи им не столько помощники, сколько помеха. Это кое-как уравновешивает шансы.

Туран убивает противника, но получает вторую стрелу — в бедро. 

Алия, задыхаясь, бежит на шум. Влетает в комнату. Плеть сбивает с ног старика. Арбалетчик сидит под окном, из его правого плеча торчит нож. Один мечник мертв, другой сидит на Алтаре, сжимая огромными ручищами его горло. Алия, не раздумывая, бросается вперёд.

Во дворе "серые" остаются драться с двумя врагами, оттесняющими их от конюшни. Третий враг уже мертв, четвертый же, Дорин, выводит коня, крепит к седлу ларец. Все-таки прорвался.

Внутри жжет огнем. Линая не знает, чего хочет больше: чтобы он скрылся или чтобы его остановили? Почему? В ней одновременно горят два противоположных желания. В ней одновременно по́лно и пусто.

А картинки быстро сменяют друг друга, подводя к развязке.

Туран хромает по лестнице. По ноге течет кровь.

Дорин выезжает в сторону пустыря.

Во дворе корчмы появляются стражники. 

Алия обнимает Алтара. 

Туран прикрикивает:

— Арбалет! На другую сторону!

К Дорину бросается Курас. 

Вступить в драку они не успевают: рядом появляются стражники. Дорин им что-то величественно говорит, показывает особую королевскую грамоту. 

Линая не помнит, что значит этот цвет и эта печать, а буквы не может прочитать: ее видения размыты, как будто все видно сквозь слезы.

Туран взводит арбалет.

Стражник отпускает Дорина. Тот понукает коня.

Уедет!

Стрела вонзается ниже лопатки.

Стражники бегут по лестнице.

Вторая стрела — в плечо.

Городская охрана вбегает в комнату.

Дорин валится с коня.

Гремят цепи на серебряном ларце.

Туран медленно оборачивается к вновь прибывшим:

— Что-то вы припозднились. И будьте добры, поклонитесь! Перед вами принцесса Алия Серебряная плеть! Или мне доложить королю, что любое отребье может беспрепятственно пялиться на его дочь?

Алия взмахивает серебряной плетью, словно раздраженная кошка — хвостом. Стража, уверовав, поспешно кланяется.

Курас бережно несёт опутанный цепями ларец.

Линаю заполняет боль, запах разложения такой сильный, что она не может больше дышать — и проваливается во тьму.

5

Когда она очнулась, все уже было решено. Члены отряда красовались перебинтованными частями тела, Дорин Наместник Зелёных гор был закован в кандалы и сидел в клетке посреди площади. Сама Линая лежала на каких-то досках, укрытая серым плащом. Рядом суетились люди: подкладывали под столб дров, веток и соломы.

Алия ревела в голос, цепляясь за плечи Алтара. Остальные сидели полукругом и молча следили за приготовлениями. Как всегда — подальше от нее, Линаи.

— Уже все? — спросила старшая принцесса, ни к кому конкретно не обращаясь. — Закончилось?

Все посмотрели на Турана.

— Почти, — ответил тот, не поворачивая головы. В простой рубашке, с закатанными рукавами, жующий соломинку, он вдруг показался каким-то родным и далёким одновременно. С мокрых темных волос на плечи капала вода, расползаясь по ткани темными пятнами. Серебряная прядь была заправлена за ухо.

Линая отвела взгляд от мужчины. Площадь была пуста. Странно. Время — после полудня, самое рабочее. Но разгадка нашлась быстро: улицы перекрывали патрули, Линая увидела один такой невдалеке.

— А что будет?

— Ничего особенного, — ответил Туран. — Просто появился лич, его надо упокоить.

Удивительно! Вот только нечисти им не хватало!

— Как? Вот прямо сам появился?

— Да нет, не сам, конечно. Стечение обстоятельств. Но деваться некуда, надо отпустить измученную душу.

— Ты так просто об этом говоришь! — вдруг зло сказала Фания.

— У меня должно быть всё просто. Если у девчонки не получится, это должен сделать я, — он дёрнул себя за седую прядь. — Кровь, некромант бы ее побрал.

Линаю пронзила догадка. Серебряная прядь... Незаконорожденный старший брат? Тот, что стоит на страже спокойствия внутри государства. Они никогда не были близки, да и отец больше почитал его за хорошего служащего, чем за родню. Да, Туран всегда служил верой и правдой, даже отцу подкопаться было не к чему!

А он хотел?..

— Пойдем.

Рядом стоял Курас. Сейчас, без брони, он был похож на доброго старичка. Он для них с Алией таким и был. Когда-то.

— Куда?

Он кивнул в сторону столба. На сухих ветках лежал ларец.

— Там моя сила?

Старый воспитатель и охранник королевских детей не ответил. Прошедшая уже половину пути Линая остановилась.

— Что там?

Он молчал. Тянул ее к столбу — за юбку, словно ребенок.

Линае стало страшно. И захотелось сбежать.

Что там?

"Твоя смерть".

Туран отбросил травинку.

— Дас, Тар.

"Серые" встали.

Линая обернулась к своему старому воспитателю.

— Дед Курас, не надо. Пожалуйста.

— Прости, девонька. Надо. Надо, милая. Это ж не ты, нет тебя давно. Это слепок твой, память твоя, тело твое разлагающееся, а тебя нет. Убили тебя. Семь дней назад и убили.

Она не верила. Губы не слушались, но ей удалось выдохнуть:

— За что?

— Сила в тебе большая. Королевская кровь да матушкина — больша-ая силища породилась! Дорин и решил эту силу присвоить. Сердце твое вырезать да своему брату вшить. Так бы лич получился невероятной мощи. А он бы этим личем через кровные узы командовал бы.

— А ты ей расскажи и другое, — громким сильным голосом посоветовал из клетки Дорин. Голос его был крепок, но полон горечи и насмешки одновременно. — Расскажи, зачем мне лич. Расскажи, как захватил наши земли ее дед, сделав нас не правителями, а наместниками. И дать ничего не дал, только налог берет кровью. Два сына и дочь моя полегли за интересы королей из рода Серебряная плеть. Я же честно служил. Я охранял границы от любого врага. Но нас мало. Я просил: дай людей! А кого прислал твой отец, принцесса? Сатора, моего кровного врага? Опоздала помощь! В каждой корчме от пуза ела и девок мяла, только б опоздать! И что скажешь, простить? Вот брата ранили, последнюю кровь — простить? Нет. Брат отдал тело в залог сам, сам план придумал. Хочет король, чтоб мы рубеж отстояли — так пусть даёт силу. Ту, что врага остановит. Сердце твое подарило бы нам такую возможность. Да смотри: им жалко. Они лучше тебя на костре сожгут, чем отдадут мне в помощь!

— Не слушай его, — сказал дед Курас.

— Да, — усмехнулся Дорин. — Его слушай. Он тебе сейчас расскажет, как твоя смерть всех спасет! — Наместник Зелёных гор сплюнул и замолчал.

Линая знала, что он лгал. Брат — не последняя кровь, есть ещё. И это "ещё" Дорину хотелось бы сохранить. Но это не имело значения.

Рядом стояли "серые". Когда-то ей казалось, они готовы умереть за ее жизнь, теперь она знала — за ее смерть.

Нет, ее слова ничего не значат. И никто ей не поможет. Но она все равно сказала старому мечнику:

— Я чувствую. Я помню. Я все вспомнила. Я...

"Серые" подхватили ее под локти и потащили к костру.

— Лучше с кляпом, — обыденно то ли приказал, то ли посоветовал Туран.

Нашлись и веревка, и кляп. Далеко ходить не пришлось. Хозяйственные, с собой, наверно, несли!

В груди болело. Хотя вроде бы чему там болеть? Туран подошёл к ларцу, размотал цепи, поднял крышку — и Линая увидела сердце. Оно все ещё истекало кровью. Оно все ещё билось.

— Я живая! Живая!!! — закричала она сквозь кляп, но получалось только мычание. Она не чувствовала боли от врезавшихся в тело пут, ноги не кровили от острых веток. Ей не было холодно и голодно. Да, она не ела, не дышала, не спала эти дни — проваливалась либо во тьму, либо в воспоминания. И кровь не текла по ее жилам, даже для обряда поиска сердца Фания использовала не ее, а заемную кровь, которой она ее напоила, теперь Линая это знала. И все равно она была живая! Она чувствовала свое сердце — как оно бьётся там, внизу, в ларце, который стоит у ее ног. Она чувствовала: внутреннюю боль, разочарование, обиду, несправедливость, безнадежность, злобу, ненависть. Сестра, жених, брат, который никогда не считался братом, воспитатель-охранник, учивший ее держать меч и умело заплетавший ей косички перед тренировкой — у него своих трое дочерей. Все эти люди не были чужими ей.

И все хотели ей смерти.

Но она до сих пор не могла осознать это до конца. Не могла поверить, что это все происходит с ней. Мысли снова стали тяжёлыми, вязкими, как в первый день после пробуж... смерти?

— Алия! — позвал Туран, усаживаясь рядом с ларцом так, чтобы поврежденной ноге было удобно.

Младшая принцесса не могла идти, и Алтар принес ее на руках. Она была некрасива: красные глаза, распухший нос, зареванное лицо. Линая очень пыталась ее ненавидеть в этот момент. Не получалось.

— Алия, детка, — вкрадчиво начал Курас. — Надо. Запечатать родственной кровью. Скоро зайдет солнце, и тогда она сама станет личем. А сил у твоей сестры немеряно, от городка одна воронка останется.

У Алии дрожали губы и руки.

— Принцесса. Ваш долг. — Туран вложил ей в ладони короткий деревянный кол.

Алия опять разревелась. Кол трясся вместе с ее руками, на него падали крупные соленые капли, но при этом девушка держала оружие крепко.

— Просто воткни в сердце.

Линая замерла. И сердце ее замерло в ожидании удара.

Алия замахнулась.

Резко встала, попятилась. Кол она прижала к груди.

— Нет! Не могу! Не надо! Нет!

— Алтар!!!

Он шагнул к младшей принцессе, та кинулась прочь.

— Ветра и воды! Что ж она творит! — удивился дед Курас.

— Возможно, она не против проредить подданных отца, — отозвался Туран, трогая перебинтованную ногу.

Сердце Линаи забилось быстро-быстро. Оно ликовало.

Да, сестрёнка, мы не были друг для друга идеальными, но всегда были друг другу верны. Ты любила Алтара, любила безумной, безбашенной первой любовью, но меня ты даже тогда любила больше.

Алия закричала раненым зверем. Алтар поймал ее. Обхватил за талию, прижал к себе, расцепил пальцы, перебросил кол одному из "серых". Обнял, стал что-то нашептывать на ухо. Но девушка не слушала. Кричала, билась в его руках.

— Не надо! Слышите? Не надо!!! Лина— а— ая!

Теперь Линая знала: сестра не смотрела на нее не потому, что ей было неприятно, как другим, смотреть на труп. Ей было больно. Она знала, что посмотрит — и не сможет сдержаться. Вот и отводила глаза, и садилась дальше. И доверчиво ревела на плече Алтара: "Не смогу!"

А он смог. Он мужчина. У него долг — выше всего. Он держал ее крепко, не вырваться. И Линая вдруг подумала, что у них точно ничего не получится теперь.

Кол принесли мрачному Турану. Он не стал соблюдать торжественность момента.

Поставил ларец себе на колени и пронзил сердце колом.

В груди заныло. Сердце сбилось с ритма, стало темнеть.

Туран вынул его, положил на ветки. Разрезал свою ладонь, капнул собственной крови — чтобы и на дерево попала, и на орган. Немного подержал.

— Хватит, — сказал Курас.

— Пусть. Во мне родной крови в разы меньше.

Но тряпку от помощника принял, перевязал руку. Встал при помощи Кураса, отошёл. "Серые" зажгли костер.

Линае действительно не было больно. И не было жарко. Ей было противно. Ей было ненавистно. Всё. Все. Мысли путались. Но ненависть оставалась неизменно сильной. Постепенно она заполнила до краев ту пустоту, что жила в груди принцессы.

И тогда Линая поняла, что угасающее сердце ощущается ею, как часть себя. И пусть оно лежало у ее ног, связь с ним была неразрывна. И воля над ее силой тоже принадлежала ей. В такой близости все части ее сущности объединились. И теперь она могла — все. Пока сердце не сгорело.

Она могла бы избавиться от кляпа и крикнуть:

— Я живая!!!

Но чтобы это ей дало? Вымоченные в мертвой воде веревки держали крепко. Ее никто не отпустит. Сама она освободится не может.

Но может проклясть!

Сила, объятая огнем, бурлила. И Линая стала плести проклятие. Злое, тяжёлое, длительное. Чтобы от сего момента и до конца жизни! И после! Чтобы стали сами нечистью и собственными руками рвали плоть детей своих! Чтобы семьи были огромными — и вымирали один за другим, каждый год отдавая земле и воде родню! Чтобы не было потомка, который не убил бы родственника! Чтобы...

Оно вышло волшебно согласованным, прекрасно черным, это проклятие. Им можно было любоваться, как лучшим из тех, что когда-либо видела Линая. Образцовое полотно. Вплетен каждый. Вместе со всеми кровными узами. До бесконечности поколений. Кары — стройным рядком, точные и расплывчатые одновременно. Осталось только щёлкнуть пальцами — и творение ее рук опустится на всех, кто находится на площади. А если подправить, растянуть — на весь город!

"Ты этого хочешь?"

Пустота в груди в который раз говорила с Линаей, но только сейчас она решилась и спросила в лоб:

"Кто ты? "

Сердце, осыпающиеся пеплом, сверкнули алым.

"Не может быть! Не может! Тебя вырезали, увезли... Тебя не было! "

"Разве расстояния — помеха? Я всегда с тобой. Всегда в тебе. Ведь дело не в куске мяса."

Алия билась как безумная в руках Алтара. Он устал и уже не справлялся с ней. К нему спешил дед Курас. Туран сидел рядом с костром. Долгим тяжёлым взглядом смотрел на порезанную ладонь. Фания стояла к костру спиной — она с самого начала так стала и не меняла позы все это время. "Серые" провожали взглядом заходящее солнце.

Вы успели до заката. Что ж, радуйтесь.

Линая разжала кулак. Проклятье рассыпалось, никого не коснувшись.

Пламя взметнулось вверх, загораживая собой пустую площадь и расположившихся на ней людей.

Сердце перестало гореть, окончательно превратившись в пепел.

Линаю поглотила тьма.